Читать полностью роман мастер и маргарита. Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита

Михаил Булгаков

Мастер и Маргарита

Москва 1984

Текст печатается в последней прижизненной редакции (рукописи хранятся в рукописном отделе Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина), а также с исправлениями и дополнениями, сделанными под диктовку писателя его женой, Е. С. Булгаковой.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Так кто ж ты, наконец?

– Я – часть той силы,

что вечно хочет

зла и вечно совершает благо.

Гете. «Фауст»

Никогда не разговаривайте с неизвестными

Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.

Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».

Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.

– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.

– Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.

– А что есть? – спросил Берлиоз.

– Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.

– Ну, давайте, давайте, давайте!..

Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.

Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было... сердце шалит... я переутомился. Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск...»

И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.

Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!..»

Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.

– Фу ты черт! – воскликнул редактор, – ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было, – он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали.

Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак...» – повел речь, прерванную питьем абрикосовой.

Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, – но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф.

Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в 15-й книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, – есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.

Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.

– Нет ни одной восточной религии, – говорил Берлиоз, – в которой, как правило непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор...

Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, – поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.

И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек.

Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй – что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было.

Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится.

Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой – золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец.

Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.

«Немец», – подумал Берлиоз.

«Англичанин, – подумал Бездомный, – ишь, и не жарко ему в перчатках».

А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало.

Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.

– Ты, Иван, – говорил Берлиоз, – очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына божия, но соль-то в том, что еще до Иисуса родился еще ряд сынов божиих, как, скажем, фригийский Аттис, коротко же говоря, ни один из них не рождался и никого не было, в том числе и Иисуса, и необходимо, чтобы ты, вместо рождения и, скажем, прихода волхвов, описал нелепые слухи об этом рождении... А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!..

Те поглядели на него удивленно.

– Извините меня, пожалуйста, – заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, – что я, не будучи знаком, позволяю себе... но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что...

«Нет, скорее француз...» – подумал Берлиоз.

«Поляк?..» – подумал Бездомный.

Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а... как бы выразиться... заинтересовал, что ли.

– Разрешите мне присесть? – вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор.

– Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? – спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.

– Нет, вы не ослышались, – учтиво ответил Берлиоз, – именно это я и говорил.

– Ах, как интересно! – воскликнул иностранец.

«А какого черта ему надо?» – подумал Бездомный и нахмурился.

– А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.

– На все сто! – подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.

– Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: – Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в бога? – он сделал испуганные глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.

– Да, мы не верим в бога, – чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз. – Но об этом можно говорить совершенно свободно.

Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:

– Вы – атеисты?!

– Да, мы – атеисты, – улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»

– Ох, какая прелесть! – вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.

– В нашей стране атеизм никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Берлиоз, – большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге.

– Позвольте вас поблагодарить от всей души!

– За что это вы его благодарите? – заморгав, осведомился Бездомный.

– За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, – многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.

Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.

«Нет, он не англичанин...» – подумал Берлиоз, а Бездомный подумал: «Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!» – и опять нахмурился.

– Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья спросил заграничный гость, – как же быть с доказательствами бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?

– Увы! – с сожалением ответил Берлиоз, – ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.

– Браво! – вскричал иностранец, – браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!

– Доказательство Канта, – тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, – также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.

Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски?»

– Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! – совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.

– Иван! – сконфузившись, шепнул Берлиоз.

Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.

– Именно, именно, – закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, – ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».

Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком... Канту?.. Что это он плетет?» – подумал он.

– Но, – продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту, – отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!

– А жаль! – отозвался задира-поэт.

– И мне жаль! – подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: – Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?

– Сам человек и управляет, – поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.

– Виноват, – мягко отозвался неизвестный, – для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, – тут неизвестный повернулся к Берлиозу, – вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... кхе... кхе... саркома легкого... – тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, – да, саркома, – жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, – и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье – совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, – тут иностранец прищурился на Берлиоза, – пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмет – поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? – и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.

Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. «Он не иностранец! Он не иностранец! – думал он, – он престранный субъект... Но позвольте, кто же он такой?»

– Вы хотите курить, как я вижу? – неожиданно обратился к Бездомному неизвестный, – вы какие предпочитаете?

– А у вас разные, что ли, есть? – мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.

– Какие предпочитаете? – повторил неизвестный.

– Ну, «Нашу марку», – злобно ответил Бездомный.

Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:

– «Наша марка».

И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник.

Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз отказался.

«Надо будет ему возразить так, – решил Берлиоз, – да, человек смертен, никто против этого и не спорит. А дело в том, что...»

Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец:

– Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.

«Какая-то нелепая постановка вопроса...» – помыслил Берлиоз и возразил:

– Кирпич ни с того ни с сего, – внушительно перебил неизвестный, – никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в коем случае не угрожает. Вы умрете другой смертью.

– Может быть, вы знаете, какой именно? – с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то действительно нелепый разговор, – и скажете мне?

– Охотно, – отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Раз, два... Меркурий во втором доме... луна ушла... шесть – несчастье... вечер – семь...» – и громко и радостно объявил: – Вам отрежут голову!

Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:

– А кто именно? Враги? Интервенты?

– Нет, – ответил собеседник, – русская женщина, комсомолка.

– Гм... – промычал раздраженный шуточкой неизвестного Берлиоз, – ну, это, извините, маловероятно.

– Прошу и меня извинить, – ответил иностранец, – но это так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?

– Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.

– Нет, этого быть никак не может, – твердо возразил иностранец.

– Это почему?

– Потому, – ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, – что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание не состоится.

– Иван!.. – тихо воскликнул Михаил Александрович.

Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.

– Бывал, бывал и не раз! – вскричал он, смеясь, но не сводя несмеющегося глаза с поэта, – где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? – здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер «Литературной газеты», и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта.

– Я извиняюсь, – сказал он, и лицо его потемнело, – вы не можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.

– Вот что, Миша, – зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону, – он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет...

– Ты думаешь? – встревоженно шепнул Берлиоз, а сам подумал: «А ведь он прав!»

– Уж ты мне верь, – засипел ему в ухо поэт, – он дурачком прикидывается, чтобы выспросить кое-что. Ты слышишь, как он по-русски говорит, – поэт говорил и косился, следя, чтобы неизвестный не удрал, – идем, задержим его, а то уйдет...

И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.

Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках какую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку.

– Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, – веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов.

Те сконфузились. «Черт, все слышал,» – подумал Берлиоз и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии – двойное «В».

– Очень приятно, – тем временем смущенно бормотал редактор, и иностранец спрятал документы в карман.

Отношения таким образом были восстановлены, и все трое снова сели на скамью.

– Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? – спросил Берлиоз.

– Да, консультантом.

– Вы – немец? – осведомился Бездомный.

– Я-то?.. – Переспросил профессор и вдруг задумался. – Да, пожалуй, немец... – сказал он.

– Вы по-русски здорово говорите, – заметил Бездомный.

– О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, – ответил профессор.

– А у вас какая специальность? – осведомился Берлиоз.

– Я – специалист по черной магии.

«На тебе!» – стукнуло в голове у Михаила Александровича.

– И... и вас по этой специальности пригласили к нам? – заикнувшись спросил он.

– Да, по этой пригласили, – подтвердил профессор и пояснил: – Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века, так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я единственный в мире специалист.

Понтий Пилат

В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца ирода великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта двенадцатого молниеносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух. О боги, боги, за что вы наказываете меня?

И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта – ссадина с запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора.

Тот помолчал, потом тихо спросил по-арамейски:

– Так это ты подговаривал народ разрушить Ершалаимский храм?

Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его шевелились чуть-чуть при произнесении слов. Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой.

Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал говорить:

– Добрый человек! Поверь мне...

Но прокуратор, по-прежнему не шевелясь и ничуть не повышая голоса, тут же перебил его:

– Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно, – и так же монотонно прибавил: – Кентуриона Крысобоя ко мне.

Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион, командующий особой кентурией, Марк, прозванный Крысобоем, предстал перед прокуратором.

Крысобой был на голову выше самого высокого из солдат легиона и настолько широк в плечах, что совершенно заслонил еще невысокое солнце.

Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни:

– Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить.

И все, кроме неподвижного прокуратора, проводили взглядом Марка Крысобоя, который махнул рукою арестованному, показывая, что тот должен следовать за ним.

Крысобоя вообще все провожали взглядами, где бы он ни появлялся, из-за его роста, а те, кто видел его впервые, из-за того еще, что лицо кентуриона было изуродовано: нос его некогда был разбит ударом германской палицы.

Простучали тяжелые сапоги Марка по мозаике, связанный пошел за ним бесшумно, полное молчание настало в колоннаде, и слышно было, как ворковали голуби на площадке сада у балкона, да еще вода пела замысловатую приятную песню в фонтане.

Прокуратору захотелось подняться, подставить висок под струю и так замереть. Но он знал, что и это ему не поможет.

Выведя арестованного из-под колонн в сад. Крысобой вынул из рук у легионера, стоявшего у подножия бронзовой статуи, бич и, несильно размахнувшись, ударил арестованного по плечам. Движение кентуриона было небрежно и легко, но связанный мгновенно рухнул наземь, как будто ему подрубили ноги, захлебнулся воздухом, краска сбежала с его лица и глаза обессмыслились. Марк одною левою рукой, легко, как пустой мешок, вздернул на воздух упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо выговаривая арамейские слова:

Удивление выразилось на лице секретаря, сгорбившегося над низеньким столом и записывающего показания. Он поднял голову, но тотчас же опять склонил ее к пергаменту.

– Множество разных людей стекается в этот город к празднику. Бывают среди них маги, астрологи, предсказатели и убийцы, – говорил монотонно прокуратор, – а попадаются и лгуны. Ты, например, лгун. Записано ясно: подговаривал разрушить храм. Так свидетельствуют люди.

– Эти добрые люди, – заговорил арестант и, торопливо прибавив: – игемон, – продолжал: – ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной.

Наступило молчание. Теперь уже оба больных глаза тяжело глядели на арестанта.

– Повторяю тебе, но в последний раз: перестань притворяться сумасшедшим, разбойник, – произнес Пилат мягко и монотонно, – за тобою записано немного, но записанного достаточно, чтобы тебя повесить.

– Нет, нет, игемон, – весь напрягаясь в желании убедить, заговорил арестованный, – ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал.

– Кто такой? – брезгливо спросил Пилат и тронул висок рукой.

– Левий Матвей, – охотно объяснил арестант, – он был сборщиком податей, и я с ним встретился впервые на дороге в Виффагии, там, где углом выходит фиговый сад, и разговорился с ним. Первоначально он отнесся ко мне неприязненно и даже оскорблял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой, – тут арестант усмехнулся, – я лично не вижу ничего дурного в этом звере, чтобы обижаться на это слово...

Секретарь перестал записывать и исподтишка бросил удивленный взгляд, но не на арестованного, а на прокуратора.

– ...однако, послушав меня, он стал смягчаться, – продолжал Иешуа, – наконец бросил деньги на дорогу и сказал, что пойдет со мной путешествовать...

Пилат усмехнулся одною щекой, оскалив желтые зубы, и промолвил, повернувшись всем туловищем к секретарю:

– О, город Ершалаим! Чего только не услышишь в нем. Сборщик податей, вы слышите, бросил деньги на дорогу!

Не зная, как ответить на это, секретарь счел нужным повторить улыбку Пилата.

Все еще скалясь, прокуратор поглядел на арестованного, затем на солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома, лежащего далеко внизу направо, и вдруг в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: «Повесить его». Изгнать и конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию. И мысль об яде вдруг соблазнительно мелькнула в больной голове прокуратора.

Он смотрел мутными глазами на арестованного и некоторое время молчал, мучительно вспоминая, зачем на утреннем безжалостном Ершалаимском солнцепеке стоит перед ним арестант с обезображенным побоями лицом, и какие еще никому не нужные вопросы ему придется задавать.

– Да, Левий Матвей, – донесся до него высокий, мучающий его голос.

– А вот что ты все-таки говорил про храм толпе на базаре?

– Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее.

– Зачем же ты, бродяга, на базаре смущал народ, рассказывая про истину, о которой ты не имеешь представления? Что такое истина?

И тут прокуратор подумал: «О, боги мои! Я спрашиваю его о чем-то ненужном на суде... Мой ум не служит мне больше...» И опять померещилась ему чаша с темною жидкостью. «Яду мне, яду!»

– Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет.

Секретарь вытаращил глаза на арестанта и не дописал слова.

Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца.

Арестант же тем временем продолжал свою речь, но секретарь ничего более не записывал, а только, вытянув шею, как гусь, старался не проронить ни одного слова.

– Ну вот, все и кончилось, – говорил арестованный, благожелательно поглядывая на Пилата, – и я чрезвычайно этому рад. Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, – арестант повернулся, прищурился на солнце, – позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека.

Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол.

– Беда в том, – продолжал никем не останавливаемый связанный, – что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей. Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку. Твоя жизнь скудна, игемон, – и тут говорящий позволил себе улыбнуться.

Секретарь думал теперь только об одном, верить ли ему ушам своим или не верить. Приходилось верить. Тогда он постарался представить себе, в какую именно причудливую форму выльется гнев вспыльчивого прокуратора при этой неслыханной дерзости арестованного. И этого секретарь представить себе не мог, хотя и хорошо знал прокуратора.

– Развяжите ему руки.

Один из конвойных легионеров стукнул копьем, передал его другому, подошел и снял веревки с арестанта. Секретарь поднял свиток, решил пока что ничего не записывать и ничему не удивляться.

– Сознайся, – тихо по-гречески спросил Пилат, – ты великий врач?

– Нет, прокуратор, я не врач, – ответил арестант, с наслаждением потирая измятую и опухшую багровую кисть руки.

Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры.

– О да, ты не похож на слабоумного, – тихо ответил прокуратор и улыбнулся какой-то страшной улыбкой, – так поклянись, что этого не было.

– Чем хочешь ты, чтобы я поклялся? – спросил, очень оживившись, развязанный.

– Ну, хотя бы жизнью твоею, – ответил прокуратор, – ею клясться самое время, так как она висит на волоске, знай это!

– Не думаешь ли ты, что ты ее подвесил, игемон? – спросил арестант, – если это так, ты очень ошибаешься.

Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы:

– Я могу перерезать этот волосок.

– И в этом ты ошибаешься, – светло улыбаясь и заслоняясь рукой от солнца, возразил арестант, – согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил?

– Так, так, – улыбнувшись, сказал Пилат, – теперь я не сомневаюсь в том, что праздные зеваки в Ершалаиме ходили за тобою по пятам. Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо. Кстати, скажи: верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы некоему пророку? – тут прокуратор указал на свиток пергамента.

– Нет, я своим умом дошел до этого.

– И ты проповедуешь это?

– А вот, например, кентурион Марк, его прозвали Крысобоем, – он – добрый?

– Да, – ответил арестант, – он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил.

– Охотно могу сообщить это, – отозвался Пилат, – ибо я был свидетелем этого. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, – тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при Идиставизо, в долине Дев.

– Если бы с ним поговорить, – вдруг мечтательно сказал арестант, – я уверен, что он резко изменился бы.

– Я полагаю, – отозвался Пилат, – что мало радости ты доставил бы легату легиона, если бы вздумал разговаривать с кем-нибудь из его офицеров или солдат. Впрочем, этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я.

В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть не задела острым крылом лица медной статуи в нише и скрылась за капителью колонны. Быть может, ей пришла мысль, вить там гнездо.

В течение ее полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел. В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно. Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные, утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора.

Оставалось это продиктовать секретарю.

Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю. Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль.

– Все о нем? – спросил Пилат у секретаря.

– Нет, к сожалению, – неожиданно ответил секретарь и подал Пилату другой кусок пергамента.

– Что еще там? – спросил Пилат и нахмурился.

Прочитав поданное, он еще более изменился в лице. Темная ли кровь прилила к шее и лицу или случилось что-либо другое, но только кожа его утратила желтизну, побурела, а глаза как будто провалились.

Опять-таки виновата была, вероятно, кровь, прилившая к вискам и застучавшая в них, только у прокуратора что-то случилось со зрением. Так, померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой. Пилату показалось, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени Капрейских садов. И со слухом совершилось что-то странное, как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «Закон об оскорблении величества...»

Мысли понеслись короткие, бессвязные и необыкновенные: «Погиб!», потом: «Погибли!..» И какая-то совсем нелепая среди них о каком-то долженствующем непременно быть – и с кем?! – бессмертии, причем бессмертие почему-то вызывало нестерпимую тоску.

Пилат напрягся, изгнал видение, вернулся взором на балкон, и опять перед ним оказались глаза арестанта.

– Слушай, Га-Ноцри, – заговорил прокуратор, глядя на Иешуа как-то странно: лицо прокуратора было грозно, но глаза тревожны, – ты когда-либо говорил что-нибудь о великом кесаре? Отвечай! Говорил?.. Или... не... говорил? – Пилат протянул слово «не» несколько больше, чем это полагается на суде, и послал Иешуа в своем взгляде какую-то мысль, которую как бы хотел внушить арестанту.

– Правду говорить легко и приятно, – заметил арестант.

– Мне не нужно знать, – придушенным, злым голосом отозвался Пилат, – приятно или неприятно тебе говорить правду. Но тебе придется ее говорить. Но, говоря, взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной смерти.

Никто не знает, что случилось с прокуратором Иудеи, но он позволил себе поднять руку, как бы заслоняясь от солнечного луча, и за этой рукой, как за щитом, послать арестанту какой-то намекающий взор.

– Итак, – говорил он, – отвечай, знаешь ли ты некоего Иуду из Кириафа, и что именно ты говорил ему, если говорил, о кесаре?

– Дело было так, – охотно начал рассказывать арестант, – позавчера вечером я познакомился возле храма с одним молодым человеком, который назвал себя Иудой из города Кириафа. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил...

– Добрый человек? – спросил Пилат, и дьявольский огонь сверкнул в его глазах.

– Очень добрый и любознательный человек, – подтвердил арестант, – он высказал величайший интерес к моим мыслям, принял меня весьма радушно...

– Светильники зажег... – сквозь зубы в тон арестанту проговорил Пилат, и глаза его при этом мерцали.

– Да, – немного удивившись осведомленности прокуратора, продолжал Иешуа, – попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос чрезвычайно интересовал.

– И что же ты сказал? – спросил Пилат, – или ты ответишь, что ты забыл, что говорил? – но в тоне Пилата была уже безнадежность.

– В числе прочего я говорил, – рассказывал арестант, – что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.

Секретарь, стараясь не проронить ни слова, быстро чертил на пергаменте слова.

– На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия! – сорванный и больной голос Пилата разросся.

Прокуратор с ненавистью почему-то глядел на секретаря и конвой.

Конвой поднял копья и, мерно стуча подкованными калигами, вышел с балкона в сад, а за конвоем вышел и секретарь.

Молчание на балконе некоторое время нарушала только песня воды в фонтане. Пилат видел, как вздувалась над трубочкой водяная тарелка, как отламывались ее края, как падали струйками.

Первым заговорил арестант:

– Я вижу, что совершается какая-то беда из-за того, что я говорил с этим юношей из Кириафа. У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль.

– Я думаю, – странно усмехнувшись, ответил прокуратор, – что есть еще кое-кто на свете, кого тебе следовало бы пожалеть более, чем Иуду из Кириафа, и кому придется гораздо хуже, чем Иуде! Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые, как я вижу, – прокуратор указал на изуродованное лицо Иешуа, – тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда – все они добрые люди?

Глава 1
Никогда не разговаривайте с неизвестными

В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан. Первый из них – приблизительно сорокалетний, одетый в серенькую летнюю пару, – был маленького роста, темноволос, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а аккуратно выбритое лицо его украшали сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, редактор толстого художественного журнала и председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.

Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».

Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.

– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.

– Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.

– А что есть? – спросил Берлиоз.

– Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.

– Ну давайте, давайте, давайте!..

Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.

Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было… сердце шалит… я переутомился… Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск…»

И тут знойный воздух сгустился над ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.

Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!..»

Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.

Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.

– Фу ты черт! – воскликнул редактор. – Ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было… – он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали.

Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак…» – повел речь, прерванную питьем абрикосовой.

Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он писал, – но Иисус у него получился, ну, совершенно живой, некогда существовавший Иисус, только, правда, снабженный всеми отрицательными чертами Иисуса. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф.

Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в пятнадцатой книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, – есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.

Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.

– Нет ни одной восточной религии, – говорил Берлиоз, – в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор…

Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и, по мере того как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, – поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.

И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек.

Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй – что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было.

Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится.

Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой – золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец.

Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.

«Немец», – подумал Берлиоз.

«Англичанин, – подумал Бездомный, – ишь, и не жарко ему в перчатках».

А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало.

Он остановил взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.

– Ты, Иван, – говорил Берлиоз, – очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына Божия, но соль-то в том, что еще до Иисуса родился целый ряд сынов Божиих, как, скажем, финикийский Адонис, фригийский Аттис, персидский Митра. Коротко же говоря, ни один из них не рождался и никого не было, в том числе и Иисуса, и необходимо, чтобы ты, вместо рождения или, предположим, прихода волхвов, изобразил нелепые слухи об этом приходе. А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!..

Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям.

Те поглядели на него удивленно.

– Извините меня, пожалуйста, – заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, – что я, не будучи знаком, позволяю себе… но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что…

Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться.

«Нет, скорее, француз…» – подумал Берлиоз.

«Поляк?..» – подумал Бездомный.

Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а… как бы выразиться… заинтересовал, что ли.

– Разрешите мне присесть? – вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор.

– Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? – спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.

– Нет, вы не ослышались, – учтиво ответил Берлиоз, – именно это я и говорил.

– Ах, как интересно! – воскликнул иностранец.

«А какого черта ему надо?» – подумал Бездомный и нахмурился.

– А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.

– На все сто! – подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.

– Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: – Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в Бога? – Он сделал испуганные глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.

– Да, мы не верим в Бога, – чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз, – но об этом можно говорить совершенно свободно.

Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:

– Вы – атеисты?!

– Да, мы – атеисты, – улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»

– Ох, какая прелесть! – вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.

– В нашей стране атеизм никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Берлиоз, – большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о Боге.

Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова:

– Позвольте вас поблагодарить от всей души!

– За что это вы его благодарите? – заморгав, осведомился Бездомный.

– За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, – многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.

Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.

«Нет, он не англичанин…» – подумал Берлиоз, а Бездомный подумал: «Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!» – и опять нахмурился.

– Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья заговорил заграничный гость, – как же быть с доказательствами бытия Божия, коих, как известно, существует ровно пять?

– Увы! – с сожалением ответил Берлиоз. – Ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования Бога быть не может.

– Браво! – вскричал иностранец. – Браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!

– Доказательство Канта, – тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, – также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.

Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто же он такой? И почему он так хорошо говорит по-русски?»

– Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! – совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.

– Иван! – сконфузившись, шепнул Берлиоз.

Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.

– Именно, именно, – закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, – ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».

Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком… Канту?.. Что это он плетет?» – подумал он.

– Но, – продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту, – отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!

– А жаль! – отозвался задира-поэт.

– И мне жаль! – подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: – Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?

– Сам человек и управляет, – поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.

– Виноват, – мягко отозвался неизвестный, – для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И в самом деле, – тут неизвестный повернулся к Берлиозу, – вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого… – тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, – да, саркома, – жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, – и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье – совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, – тут иностранец прищурился на Берлиоза, – пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, так как неизвестно почему вдруг возьмет – поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управлял так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? – и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.

Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. «Он не иностранец… он не иностранец… – думал он, – он престранный субъект… но позвольте, кто же он такой?..»

– Вы хотите курить, как я вижу? – неожиданно обратился к Бездомному неизвестный. – Вы какие предпочитаете?

– А у вас разные, что ли, есть? – мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.

– Какие предпочитаете? – повторил неизвестный.

– Ну, «Нашу марку», – злобно ответил Бездомный.

Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:

– «Наша марка».

И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник.

Тут литераторы подумали разное. Берлиоз: «Нет, иностранец!», а Бездомный: «Вот черт его возьми, а!..»

Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз отказался.

«Надо будет ему возразить так, – решил Берлиоз, – да, человек смертен, никто против этого и не спорит. Но дело в том, что…»

Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец:

– Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.

«Какая-то нелепая постановка вопроса…» – помыслил Берлиоз и возразил:

– Ну, здесь уж есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собою разумеется, что, если на Бронной мне свалится на голову кирпич…

– Кирпич ни с того ни с сего, – внушительно перебил неизвестный, – никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в каком случае не угрожает. Вы умрете другою смертью.

– Может быть, вы знаете, какой именно, – с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то действительно нелепый разговор, – и скажете мне?

– Охотно, – отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Раз, два… Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть – несчастье… вечер – семь…» – и громко и радостно объявил: – Вам отрежут голову!

Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:

– А кто именно? Враги? Интервенты?

– Нет, – ответил собеседник, – русская женщина, комсомолка.

– Гм… – промычал раздраженный шуточкой неизвестного Берлиоз, – ну, это, извините, маловероятно.

– Прошу и меня извинить, – ответил иностранец, – но это так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?

– Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.

– Нет, этого быть никак не может, – твердо возразил иностранец.

– Это почему?

– Потому, – ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, – что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится.

Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание.

– Простите, – после паузы заговорил Берлиоз, поглядывая на мелющего чепуху иностранца, – при чем здесь подсолнечное масло… и какая Аннушка?

– Подсолнечное масло здесь вот при чем, – вдруг заговорил Бездомный, очевидно, решив объявить незваному собеседнику войну, – вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?

– Иван!.. – тихо воскликнул Михаил Александрович.

Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.

– Бывал, бывал, и не раз! – вскричал он, смеясь, но не сводя несмеющегося глаза с поэта. – Где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? – здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер «Литературной газеты», и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта.

– Я извиняюсь, – сказал он, и лицо его потемнело, – вы не можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.

– О, с удовольствием! – воскликнул неизвестный. – Здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.

– Вот что, Миша, – зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону, – он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет…

– Ты думаешь? – встревоженно шепнул Берлиоз, а сам подумал: «А ведь он прав…»

– Уж ты мне верь, – засипел ему в ухо поэт, – он дурачком прикидывается, чтобы выспросить кое-что. Ты слышишь, как он по-русски говорит, – поэт говорил и косился, следя, чтобы неизвестный не удрал, – идем, задержим его, а то уйдет…

И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.

Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках какую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку.

– Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, – веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов.

Те сконфузились. «Черт, слышал все…» – подумал Берлиоз и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии – двойное «В».

– Очень приятно, – тем временем смущенно бормотал редактор, и иностранец спрятал документы в карман.

Отношения таким образом были восстановлены, и все трое вновь сели на скамью.

– Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? – спросил Берлиоз.

– Да, консультантом.

– Вы – немец? – осведомился Бездомный.

– Я-то?.. – переспросил профессор и вдруг задумался. – Да, пожалуй, немец… – сказал он.

– Вы по-русски здорово говорите, – заметил Бездомный.

– О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, – ответил профессор.

– А у вас какая специальность? – осведомился Берлиоз.

– Я – специалист по черной магии.

«На тебе!..» – стукнуло в голове у Михаила Александровича.

– И… и вас по этой специальности пригласили к нам? – заикнувшись, спросил он.

– Да, по этой пригласили, – подтвердил профессор и пояснил: – Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века. Так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я – единственный в мире специалист.

– А-а! Вы историк? – с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз.

И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал:

– Имейте в виду, что Иисус существовал.

– Видите ли, профессор, – принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, – мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.

– А не надо никаких точек зрения, – ответил странный профессор. – Просто он существовал, и больше ничего.

– Но требуется же какое-нибудь доказательство… – начал Берлиоз.

– И доказательств никаких не требуется, – ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: – Все просто: в белом плаще…

Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными

В Москве на Патриарших прудах прогуливаются поэт Иван Бездомный и председатель литературной организации МАССОЛИТ Михаил Берлиоз. Они обсуждают поэму Бездомного об Иисусе Христе. Берлиоз пытается доказать, что Христа не было.

В беседу вмешивается прохожий. Он представляется иностранным профессором черной магии, который приехал в Москву на гастроли. Незнакомец интересуется, если Бога нет, то кто тогда управляет судьбой человека? Литераторы утверждают, что сам человек. Иностранец возражает: человек смертен и даже не знает дату своей кончины. По поводу судьбы Берлиоза профессор сообщает, что тому скоро отрежут голову, ведь Аннушка уже разлила масло.

Незнакомец утверждает, что Иисус существовал. Он начинает рассказ о Понтии Пилате.

Глава 2. Понтий Пилат

Прокуратор Иудеи Понтий Пилат мучается от сильной головной боли, но не все дела на сегодня закончены. Легионеры приводят нового обвиняемого – бедно одетого человека по имени Иешуа Га-Ноцри. Он, по мнению многих горожан, хотел разрушить Ершалаимский храм.

Арестованный свою вину отрицает. Во всем виноват Левий Матвей, который ходит за Иешуа и неверно записывает его слова. Га-Ноцри произносит странные, но удивительно разумные речи, замечает, что прокуратор страдает от головной боли и легко снимает ее.

Понтий Пилат решает отменить смертную казнь бродячему философу, но выясняется, что на Иешуа поступил донос от Иуды из Кириафа. Тот утверждает, что Га-Ноцри выступал против власти кесаря.

Теперь прокуратор не может отменить казнь, но надеется уговорить Синедрион о помиловании. Этот совет иудейских первосвященников имеет право в честь праздника Пасхи отпустить на волю одного из осужденных. Но Синедрион дарует свою милость убийце Варравану.

Глава 3. Седьмое доказательство

Рассказ иностранца прерывает Берлиоз, который замечает, что никто не может подтвердить реальность тех событий. Профессор, в свою очередь, признается, что присутствовал там лично.

Литераторы отходят в сторону, чтобы посоветоваться. Они решают, что незнакомец сошел с ума, следует сообщить об этом в бюро иностранцев. Бездомный остается с приезжим, а Берлиоз направляется к ближайшему телефону. В спешке он перебегает трамвайные пути, поскальзывается на масле, и трамвай отрезает ему голову.

Глава 4. Погоня

Иван Бездомный потрясен увиденным. Вокруг погибшего Берлиоза собираются зеваки, которые обсуждают трагедию. Оказывается, масло разлила Аннушка с Садовой. Иван, который только что слышал предсказание от иностранца, бросается к нему за объяснениями.

Но профессор черной магии делает вид, что не понимает по-русски и уходит в сопровождении странного субъекта в клетчатом пиджаке и огромного черного кота. Бездомный пытается их догнать, но тщетно.

Глава 5. Было дело в Грибоедове

Литераторы МАССОЛИТа облюбовали для своих заседаний «дом Грибоедова». На первом этаже этого особняка располагается лучший в Москве ресторан. Двенадцать тружеников пера ожидают своего председателя Берлиоза, который опаздывает на заседание.

Внезапно появляется Бездомный. Он ведет себя очень странно: заглядывает под столики в поисках огромного черного кота, который ходит на задних лапах. Поэт утверждает, что Берлиоза убил иностранец-профессор вместе с неприятным гражданином в клетчатом пиджаке и разбитом пенсне. Посчитав Ивана сумасшедшим, его отвозят в психлечебницу.

Глава 6. Шизофрения, как и было сказано

Бездомный пытается объяснить медикам, какую опасность представляет профессор и его компания, но никто не хочет воспринимать слова поэта серьезно.

Иван буянит и требует позвонить в милицию. Чтобы его успокоить, врач разрешает сделать звонок. Бездомный требует выделить мотоциклистов с пулеметами для захвата шпиона и преступника – профессора черной магии. В милиции бросают трубку. Тогда Иван пытается сбежать через окно, но после укола затихает. Ему ставят диагноз – шизофрения.

Глава 7. Нехорошая квартирка

Директор театра Варьете Степан Лиходеев занимает одну квартиру с покойным Берлиозом. Утром он обнаруживает в доме незнакомца, который представляется профессором черной магии по имени Воланд. Кроме иностранца в квартире оказывается странный господин в разбитом пенсне и огромный говорящий кот. Из зеркала появляется рыжий и клыкастый Азазелло. Он заявляет, что Степан в квартире лишний, его нужно вышвырнуть из Москвы.

В следующую минуту Лиходеев оказывается на берегу моря в Ялте.

Глава 8. Поединок между профессором и поэтом

Бездомный просыпается в больнице. Он понимает, что буянить и рассказывать о своих подозрениях бесполезно. Поэтому Иван решает молчать, тогда его сочтут нормальным и выпустят. Но врач ловко выспрашивает Бездомного обо всем, начиная с рождения. Профессор-психиатр объясняет: Ивана выпустят, но он опять попадет в «психушку», если начнет искать говорящих котов и черных магов. Доктор предлагает Бездомному успокоиться и описать все, что с ним произошло. А тогда они подумают вместе, что можно сделать.

Глава 9. Коровьевские штуки

Председателя жилищного товарищества Никанора Ивановича Босого, после трагической кончины Берлиоза, замучили претенденты на освободившуюся жилплощадь. Он решает сбежать от просителей и взглянуть на квартиру № 50 лично.

В опечатанной комнате Босой с удивлением обнаруживает гражданина в клетчатом пиджаке. Тот представляется Коровьевым, работает переводчиком при иностранном профессоре. Его патрон приехал на гастроли в театр Варьете и, по приглашению Лиходеева, временно проживает в квартире № 50.

Коровьев предлагает Никанору Ивановичу оформить контракт на съем всей квартиры. Босой соглашается. Кроме суммы по контракту, он получает от переводчика внушительную пачку новых купюр. Как только за Никанором Ивановичем закрывается дверь, Коровьев сообщает по телефону в милицию, что председатель жилищного товарищества спекулирует валютой. Через пять минут Босого арестовывают.

Глава 10. Вести из Ялты

Финансовый директор театра Варьете Римский и администратор Варенуха не могут понять: куда девался Лиходеев. Из Ялты приходят телеграммы с просьбой подтвердить личность Степана. Римский и Варенуха решают, что это розыгрыш пьяного Лиходеева.

Разозленный директор велит Варенухе отнести телеграмму в милицию. По дороге на администратора нападает рыжий клыкастый гражданин и, похожий на кота, толстяк. Они доставляют Варенуху в квартиру Лиходеева.

Глава 11. Раздвоение Ивана

Бездомный пытается описать происшествие на Патриарших прудах, но у него ничего не получается. Иван начинает жалеть, что не дослушал историю о Понтии Пилате. Внезапно на балконе палаты появляется незнакомец, который прикладывает палец к губам, призывая Ивана молчать.

Глава 12. Черная магия и ее разоблачение

В театре Варьете начинается представление «Сеанс магии с последующим разоблачением». Воланд усаживается в кресло на сцене и с любопытством разглядывает московскую публику. Он приходит к выводу, что люди остались прежними, но их испортил квартирный вопрос.

Коровьев стреляет из пистолета вверх, и с потолка в зрительный зал сыплются деньги. Публика бросается за купюрами, в зале начинается суматоха. Конферансье Бенгальский пытается разрядить обстановку, заверяя, что это массовый гипноз. Но переводчик заявляет, что деньги настоящие. Кто-то из публики советует оторвать Бенгальскому голову, что тотчас исполняет огромный черный кот. Одна женщина просит Воланда сжалиться над конферансье, и Бенгальскому возвращают голову.

Коровьев объявляет об открытии на сцене дамского магазина парижской моды. В нем последние новинки сезона можно бесплатно обменять на старую одежду. Женщины бросаются на сцену, чтобы переодеться с парижским шиком.

Глава 13. Явление героя

Незнакомец входит в палату Бездомного через балконную дверь. Это пациент из соседней палаты, который представляется мастером. Выясняется, что оба попали в психлечебницу из-за Понтия Пилата. Гость Бездомного написал о нем роман.

Мастером незнакомца назвала возлюбленная, которая была в восторге от его произведения. Но в печать роман не приняли, только опубликовали небольшой отрывок в журнале. Критики тут же набросились на мастера, особенно свирепствовал некто Латунский. Отчаявшись, автор сжег свои рукописи. Возлюбленной удалось выхватить из огня лишь несколько страниц. Мастера выселили из квартиры, а затем он попал в лечебницу.

Глава 14. Слава петуху!

После выступления профессора начинается полная неразбериха. Парижские наряды дам внезапно исчезают, и полуголые женщины спешат укрыться от позора.

Римский решает как-то разобраться с этой чертовщиной. Но в это время раздается телефонный звонок, и ему советуют никуда не ходить и ничего не предпринимать. Финдиректор в страхе спешит покинуть театр, но в кабинет входит Варенуха и запирает дверь. В окне появляется нагая девица, которая протягивает руки к Римскому. Она разбивает стекло и едва не дотрагивается до финансиста, но тут трижды кричит петух. Женщина и Варенуха исчезают, а поседевший от ужаса Римский срочно уезжает в Ленинград.

Глава 15. Сон Никанора Ивановича

Арестованный за спекуляцию валютой Босой тоже попадает в психиатрическую клинику, поскольку на допросе несет околесицу. В лечебнице ему снится сон: Никанор Иванович сидит в зале театра, а на сцене артист предлагает сдать валюту. Никто из зрителей не горит таким желанием.

На сцену приглашают мужчину по фамилии Дунгиль. Он и его жена утверждают, что всю валюту сдали. Тогда выходит девушка с подносом, на котором лежит бриллиантовое колье и пачка денег. Это любовница Дунгиля, у нее и хранилась валюта. Конферансье объявляет, что наказанием для лгуна будет гнев его жены.

Один за другим на сцену поднимаются мужчины и сдают деньги. Когда очередь доходит до Босого, он с ужасным криком просыпается.

Глава 16. Казнь

Приговоренных к смертной казни привозят на гору. Прокуратор выставляет оцепление, опасаясь народных волнений. Но немногочисленные зрители вскоре расходятся, чтобы спрятаться от невыносимой жары. Остается только Левий Матвей. По дороге к месту казни он пытался избавить Иешуа от мучительной смерти и для этого похитил в хлебной лавке нож. Но осуществить свой план Левию не удалось. Теперь он умоляет Бога подарить учителю быструю смерть, но мучения на солнцепеке продолжаются. Тогда Левий проклинает Бога. Словно в ответ собирается гроза. По приказу прокуратора распятых убивают ударом копья. Начинается страшный ливень, холм пустеет. Бывший сборщик податей снимает со столбов трупы и уносит тело Га-Ноцри.

Глава 17. Беспокойный день

С самого утра у театра Варьете толпится народ, ожидая открытия касс. Но все руководство театра исчезло. Приходится вызывать милицию. Стражи порядка с розыскной собакой мало что могут объяснить. Пропали афиши о представлении, а также договор с иностранным магом. Поэтому следующий сеанс отменяют.

Бухгалтер Ласточкин едет сдавать выручку, но в канцелярии происходит невероятное: на месте председателя сидит его костюм и разговаривает. В филиале объявился специалист по хоровому пению в клетчатом пиджаке, после чего всех служащих увезли в психлечебницу.

Ласточкин пытается сдать выручку, но оказывается, что рубли превратились в валюту, и бухгалтера тотчас арестовывают.

Глава 18. Неудачливые визитеры

Дядя покойного Берлиоза Поплавский получает телеграмму от племянника с вызовом на собственные похороны. Он имеет виды на жилплощадь Берлиоза, и поэтому срочно выезжает.

В квартире племянника изумленный родственник встречает Коровьева, который с рыданиями рассказывает о нелепой смерти Михаила. На вопрос, кто отправил телеграмму, ему указывают на кота. Изучив паспорт Поплавского, кот объявляет, что дяде на похоронах и в квартире не место. Поплавского выталкивают за дверь.

На лестничной площадке дядя встречает буфетчика Варьете, который приходит к Воланду с жалобой на то, что все деньги в кассе превратились в этикетки.

Часть вторая

Глава 19. Маргарита

Возлюбленная мастера Маргарита тоскует в богатой квартире мужа. Ей приснился любимый, которого женщина давно и безуспешно ищет.

Прогуливаясь по Москве, Маргарита видит похороны Берлиоза. К ней подходит Азазелло и рассказывает о похищенной голове покойника. Он приглашает женщину в гости к одному иностранцу, у которого она сможет узнать о возлюбленном. Маргарита соглашается. Рыжий мужчина дает ей волшебный крем с инструкцией по его применению.

Глава 20. Крем Азазелло

Обнаженная Маргарита в указанное время намазывается кремом и превращается в красивую ведьму. Она пишет прощальную записку мужу, отдает свои наряды домработнице Наташе, садится на половую щетку и вылетает в окно, как советовал Азазелло.

Глава 21. Полет

Пролетая мимо дома, где живет критик Латунский, Маргарита устраивает погром в его квартире. Вскоре женщину догоняет Наташа на толстом борове. Она признается, что намазалась оставшимся кремом. Боров – это их сосед Николай Иванович, который увидел девушку и стал соблазнять ее деньгами. Расшалившаяся Наташа мазнула кремом и его.

Вскоре Маргарита прилетает на шабаш, где ее встречают с огромным почтением. За женщиной присылают машину, которая по воздуху переносит новоявленную ведьму в Москву.

Глава 22. При свечах

Коровьев проводит гостью в «нехорошую квартиру» и рассказывает, что каждый год сатана устраивает бал в одной из столиц. В этом году торжество пройдет в Москве, и Маргарита будет здесь хозяйкой. Внутри квартиры разворачиваются огромные бальные залы.

Воланд в спальне играет с котом Бегемотом в шахматы. Женщина знакомится с Коровьевым и ведьмой Геллой, помогает натереть мазью больное колено Воланда.

Глава 23. Великий бал у сатаны

Маргариту купают в крови, а затем в розовом масле. Нагая, в тяжелых драгоценностях она встречает гостей. Через камин в зал вваливаются скелеты, которые превращаются в блестящих дам и кавалеров. Гости поочередно целуют колено Маргариты, и вскоре оно распухает, принося невыносимую боль. Но королева бала продолжает мило улыбаться.

Внимание Маргариты привлекает гостья с грустными глазами. Бегемот объясняет, что женщину зовут Фрида. Ее соблазнил хозяин, и она родила ребенка. Но затем удушила младенца платком. Теперь каждое утро Фриде подают этот платок.

Бал продолжается, Маргарита уделяет внимание гостям. Затем в зале появляется Воланд с головой Берлиоза, которая превращается в чашу.

Появляется служащий Зрелищной комиссии барон Майгель, шпион и наушник. Он сам напросился к Воланду в гости, чтобы разнюхать все о загадочном иностранце. Майгеля убивает Азазелло выстрелом в сердце, а Воланд наполняет кровью чашу и пьет. Наступает полночь, гости расходятся.

Глава 24. Извлечение мастера

В спальне квартиры № 50 накрыт ужин. Маргарита, Воланд и его свита отдыхают после утомительного бала. Воланд обещает исполнить одно желание Маргариты в награду за роль королевы бала. Женщина просит, чтобы Фриде больше не подавали платок. Ее желание исполняется, но Воланд предлагает попросить что-нибудь для себя. И Маргарита просит вернуть ей любимого.

Мастер тотчас появляется в комнате. Из подвальчика, где он раньше жил, изгоняется Алоизий Могарыч, который донес о сумасшествии бывшего жильца, чтобы занять его жилплощадь. Воланд возвращает сгоревшую рукопись мастера, отпускает Варенуху, которому не понравилось быть вампиром, и оставляет Наташу ведьмой по ее просьбе.

Вскоре мастер спит в своем подвальчике, а Маргарита перечитывает восстановленную рукопись.

Глава 25. Как прокуратор пытался спасти Иуду

К Понтию Пилату приходит начальник тайной службы Афраний и докладывает, что казнь свершилась. Прокуратор приказывает срочно и в тайне похоронить казненных, а также позаботиться о безопасности Иуды из Кириафа, которого ночью могут зарезать. Так Понтий Пилат намекает, что хотел бы видеть доносчика мертвым.

Глава 26. Погребение

Афраний исполняет распоряжение прокуратора и докладывает о гибели Иуды. Находят Левия Матвея с телом Иешуа, и хоронят всех казненных.

Понтий Пилат горько сожалеет, что не смог спасти Га-Ноцри. Ему снится сон, в котором Иешуа не умер. Прокуратор хочет увидеть Левия Матвея. Он предлагает бывшему сборщику налогов место своего библиотекаря, но тот отказывается.

Глава 27. Конец квартиры № 50

Следствие по делу Воланда ведется весьма активно. Допрошено множество свидетелей, в том числе Варенуха и Лиходеев. В клинике Стравинского обнаружены конферансье Бенгальский, Босой и Бездомный.

Решено брать шайку, засевшую в квартире № 50. Сотрудников милиции некоторое время дурачит Бегемот, затем он поджигает квартиру. В дыму люди видят три мужских и один женский силуэт, которые вылетают из окна.

Коровьев и Бегемот своеобразно прощаются с Москвой. Они устраивают погром с последующим пожаром в магазине, который торгует продуктами за валюту, затем развлекаются в ресторане «Грибоедовского дома».

Глава 29. Судьба мастера и Маргариты определена

Азазелло и Воланд прощаются с Москвой на террасе старинного дома. Появляется Левий Матвей. Он сообщает, что мастер и Маргарита заслужили покой. Воланд велит Азазелло все устроить.

Коровьев и Бегемот приносят с собой стойкий запах гари. Они отчитываются: «дом Грибоедова» сгорел дотла. Начинается гроза.

Глава 30. Пора! Пора!

Мастер и Маргарита раздумывают, как им жить дальше. Является Азазелло и решает их судьбу. Влюбленные выпивают отравленное вино и покидают подвальчик, который сами и поджигают. Черные кони несут их над Москвой, мастер просит у Азазелло разрешения проститься с Бездомным.

В грохоте грозы он снова входит через балкон к Ивану и рассказывает, что встретил Воланда и Маргариту, а теперь прощается навсегда. Иван обещает написать продолжение романа о Понтии Пилате.

Глава 31. На Воробьевых горах

Азазелло, мастер и Маргарита появляются на террасе, с которой готовятся покинуть город Воланд, Коровьев и Бегемот. Мастер прощается с Москвой. Бегемот и Коровьев соревнуются, кто громче свистнет на прощание. Кони уносят шестерых всадников прочь.

Глава 32. Прощение и вечный приют

Полет в ночи возвращает Воланду и его свите истинный облик. Коровьев оказывается печальным рыцарем, Азазелло – демоном пустыни, а Бегемот – юным пажом. Они опускаются на каменистую площадку, где в кресле сидит Понтий Пилат.

Воланд предоставляет мастеру возможность закончить свой роман одной фразой. Писатель кричит прокуратору: «Свободен!» Понтий Пилат бежит по лунному лучу к Иешуа, чтобы идти рядом и беседовать, как снилось ему много столетий.

Мастера и Маргариту ожидает покой, а Воланд и его свита исчезают в бездне.

Эпилог

В Москве долго ведется следствие о шайке гипнотизеров, но дело заходит в тупик. Постепенно бурные события той весны забываются. Только молодой профессор истории Иван Понырев каждой весной в полнолуние приходит к Патриаршим прудам и сидит на той самой скамейке, а потом видит беспокойные сны о Понтии Пилате и его собеседнике, а также о мастере и Маргарите.

В этой статье читайте онлайн краткое содержание романа "Мастер и Маргарита" по главам.

Краткий пересказ "Мастер и Маргарита" Булгакова охватывает основные факты и события из каждой главы произведения.

Краткое содержание "Мастер и Маргарита" по главам

Глава 1: Никогда не разговаривайте с неизвестными

Весна. 1920-30-ее годы. Москва. День недели - среда.

Председатель литературной ассоциации МАССОЛИТ и поэт беседуют на Патриарших прудах. К ним подходит странный иностранец. На самом деле это - , сатана в облике человека. Но об этом никто не знает, кроме его . Воланд беседует с литераторами о Боге и атеизме и рассказывает историю о .

Глава 2: Понтий Пилат

Древний город Ершалаим. Весеннее утро.
Прокуратор Иудеи Понтий Пилат разбирает дело бродячего философа . Иешуа обвиняют в призыве разрушить местный храм. Но это клевета. Иешуа - добрый, безобидный человек. Пилату нравится Иешуа, но он трусит сделать добро и освободить бродягу. Он приговаривает Иешуа к смертной казни.

Глава 3: Седьмое доказательство

На Патриарших прудах иностранец (Воланд) заканчивает свой рассказ о Понтии Пилате. Он признается, что лично был у Понтия Пилата, дьявол и Бог существуют и что этому есть доказательства. Литераторы принимают его за сумасшедшего. Берлиоз бежит звонить в милицию, но поскальзывается на остановке - на масле, разлитом . Берлиоз погибает под трамваем.

Глава 4: Погоня
Милиция увозит Берлиоза в морг. Поэт Бездомный преследует Воланда и его свиту по городу, но теряет их след. Он прибегает на Москву-реку. Пока он купается, у него воруют одежду. Взамен ему оставляют кальсоны, толстовку, свечу и иконку. Бездомный берет все это, одевается и бежит в МАССОЛИТ.

Глава 5: Было дело в Грибоедове
Вскоре Бездомный прибегает к зданию МАССОЛИТа все с той же свечой и иконкой в руках. Он говорит, что Берлиоза убил иностранец-консультант. Он просит поймать преступника. Бездомного связывают и везут в психиатрическую клинику. Его сопровождает поэт .

Глава 6: Шизофрения, как и было сказано
Рюхин привозит Бездомного в клинику профессора . Бездомный ругает Рюхина за то, что тот привез его в клинику. Он называет Рюхина бездарным поэтом. Рюхин про себя понимает, что Бездомный прав. Дежурный врач выслушивает рассказ Бездомного о странном иностранце (Воланде). Врач ставит диагноз - шизофрения. Бездомный лежит в палате №117.

Глава 7: Нехорошая квартирка
Четверг. Утро. 11 часов.
Директор театра Варьете, просыпается в своей квартире №50 в доме №302-бис на Садовой улице. Он видит неизвестного человека (Воланда). Человек представляется артистом. Артист говорит, что вчера они со Степой подписали контракт на выступления в Варьете. Но Степа ничего не помнит. В комнате появляется свита Воланда. У Степы кружится голова, он теряет сознание. Очнувшись, он оказывается в городе Ялта на берегу моря.

Глава 8: Поединок между профессором и поэтом
Тем временем Иван Бездомный просыпается в клинике утром. К нему приходит главный врач клиники - профессор Стравинский. Бездомный рассказывает профессору об иностранце (Воланде), который предвидел смерть Берлиоза. Профессор советует Бездомному остаться на лечение в клинике.

Глава 9: Коровьевские штуки
Тем временем председатель домоуправления идет в "нехорошую квартиру" №50. В квартире его встречает , который представляется переводчиком артиста Воланда. Коровьев просит сдать артисту Воланду квартиру №50 на неделю. Босой соглашается. Он получает сумму за аренду и 400 рублей сверху. Когда Босой уходит, Воланд просит Коровьева наказать его за хитрость. Коровьев звонит в милицию и говорит, что Босой спекулирует валютой. Дома у Босого рубли чудесным образом превращаются в доллары. Милиция находит их и арестовывает Босого.

Глава 10: Вести из Ялты
Тем временем в театре Варьете финдиректор и администратор разыскивают директора Варьете, Степу Лиходеева. Внезапно приходят телеграммы от Степы о том, что он в Ялте. Варенуха отправляется в милицию, чтобы разобраться. Но по пути он заходит в туалет, где на него нападают Коровьев и . Они забирают Варенуху на квартиру №50. В квартире Варенуха видит , помощницу Воланда, и от страха теряет сознание.

Глава 11: Раздвоение Ивана
В психиатрической больнице Иван Бездомный пытается составить заявление в милицию о Воланде. У него не получается, он плачет из-за этого. Вечером Иван лежит в палате на кровати. Внезапно на балконе появляется мужчина.

Глава 12: Черная магия и ее разоблачение
В театре Варьете выступает Воланд и его свита. Они устраивают денежный дождь. Люди хватают деньги, падающие с неба.
Концерт ведет , глупый и надоедливый ведущий. За глупость и вранье Воланд наказывает его: кот Бегемот показывает страшный "фокус" с головой Бенгальского. После этого тот сходит с ума. Его увозят в клинику и кладут в палату №120.
Концерт продолжается, и свита Воланда открывает дамский магазин на сцене. Женщинам предлагают новую модную одежду. Старые вещи они оставляют на сцене.
Один из зрителей, господин , просит Воланда разоблачить свои трюки. Вместо этого Коровьев разоблачает Семплеярова. Он на весь театр говорит, что Семплеяров изменяет жене. Поднимается скандал. Свита Воланда бесследно исчезает со сцены.

Глава 13: Явление героя
В палате Ивана Бездомного в клинике появляется гость - пациент из соседней палаты №118. Гостя зовут . Иван доверяется Мастеру и рассказывает ему о встрече с Воландом. Мастер объясняет ему, что Воланд - это сатана в человеческом теле.
Мастер рассказывает свою историю. Он - неудавшийся писатель. Год назад он написал роман о Понтии Пилате, но критики жестоко осудили его работу. От печали Мастер начал сходить с ума и лег в клинику. Он лечится уже 4 месяца. Его любимая женщина, не знает, где он. Закончив свой рассказ, Мастер прощается с Бездомным и уходит в свою палату.

Глава 14: Слава петуху!
После концерта зрители покидают зал Варьете. Платья, которые женщины получили в театре, исчезают прямо на теле. Дамы остаются в нижнем белье и со стыдом бегут по улицам.
Финдиректор Варьете Римский сидит в своем кабинете. В кабинете появляется привидение Варенухи, а также ведьма Гелла. Римский пугается. Внезапно где-то кричит петух и спугивает "нечистую силу" - Гелла и Варенуха вылетают через окно. Поседевший от страха Римский тут же уезжает в Ленинград.

Глава 15: Сон Никанора Ивановича
Никанор Иванович Босой, председатель домоуправления, попадает в милицию за спекуляцию валютой (см. глава 9). Но милиция находит Босого сумасшедшим и отправляет его в клинику Стравинского. Его помещают в 119 палате.
В клинике Босой видит кошмарный сон. Он находится в театре. Ведущий разоблачает зрителей, которые хранят валюту. Босой кричит во сне, что у него нет валюты, и просыпается. Медсестра ставит ему укол, и он снова засыпает.

Глава 16: Казнь
В Ершалаиме на Лысой Горе готовится казнь преступников. За подготовкой издалека наблюдает ученик Иешуа - . Он винит себя за то, что он не уберег Иешуа от ареста и казни. В конце концов Иешуа и остальных преступников казнят. Левий Матвей бежит к столбам и отвязывает тела. Он уносит тело Иешуа с собой.

Глава 17: Беспокойный день
Утро пятницы. , бухгалтер Варьете, отвозит выручку за вчерашнее выступление в зрелищную комиссию. В зрелищной комиссии он видит нечто: вместо начальника Прохора Петровича в его кресле сидит "говорящий пиджак". Вскоре приезжает милиция, и Прохор Петрович "возвращается" в свой пиджак.
Далее бухгалтер Ласточкин идет в городской филиал комиссии, чтобы все-таки сдать деньги. Но и здесь он видит бардак. Все работники поют песни и не могут остановиться. Их грузят в машины и увозят в клинику Стравинского.
В конце концов Ласточкин приходит в финзрелищный сектор и сдает деньги в кассу. Но рубли на глазах превращаются в валюту. Ласточкина тут же арестовывают за спекуляцию валютой.

Глава 18: Неудачливые визитеры
В этот время в Москву из Киева приезжает дядя Берлиоза - экономист . Он мечтает получить квартиру Берлиоза в наследство. Придя в квартиру №50, он видит свиту Воланда. Азазелло приказывает ему немедленно покинуть Москву и выкидывает его из квартиры. Мужчина тут же уезжает домой в Киев.
Сразу после Поплавского в "нехорошую квартиру" приходит - заведующий буфетом в Варьете. Он жалуется, что вчера в Варьете с потолка падали фальшивые деньги. Зрители платили в буфете подделками, и теперь в кассе недостача. Соков показывает поддельные деньги, но при Воланде они превращаются в настоящие.
Коровьев предсказывает Сокову смерть от рака печени через 9 месяцев. Соков тут же идет к лучшему врачу - профессору Кузьмину. Врач не видит у Сокова признаков рака, но советует сдать анализы. Соков в благодарность дает врачу 30 рублей и уходит.
Вечером врач обнаруживает вместо денег три этикетки от бутылок. После этого профессор Кузьмин тоже видит странные вещи у себя в кабинете.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 19: Маргарита

Автор рассказывает историю Маргариты. Маргарите 30 лет. Она замужем за состоятельным человеком, но она несчастлива. Она знакомится с Мастером, и у них завязывается роман. Маргарита тайно встречается с Мастером. С тех пор как Мастер в клинике, Маргарита не знает, где он.

Пятница. Утро. Маргарита отдыхает на лавочке у Кремля. К ней подсаживается Азазелло. Он просит Маргариту посетить одного человека (Воланду). Взамен Маргарита может получить информацию о Мастере. Маргарита соглашается. Азазелло дает ей банку с волшебным кремом. Он просит ее сегодня 9:30 вечера намазаться кремом и ждать у телефона.

Глава 20: Крем Азазелло
Как и просил Азазелло, Маргарита вечером мажется кремом и становится летающей ведьмой. Она оставляет записку мужу о том, что покидает его. Азазелло звонит и просит Маргариту вылетать. К ней подлетает половая щетка. Маргарита вылетает через окно и летит над городом.

Глава 21: Полет
Маргарита видит роскошный дом в центре Москвы. Оказывается, что в доме живет критик , который своей критикой погубил Мастера. Маргарита хочет отомстить Латунскому. Она пробирается в его квартиру и крушит в ней все.
Маргарита летит дальше. Вдруг за ней летит ее домработница на борове. Наташа признается, что тоже намазалась кремом. Она также намазала соседа . Тот превратился в борова.

Глава 22: При свечах
По дороге Маргариту встречает Азазелло. Они вместе прилетают к дому Берлиоза, где их ждет Воланд. Маргарите объясняют, что сегодня у Воланда состоится бал. Для бала ему нужна хозяйка. Хозяйка бала обязательно должна носить имя Маргарита и быть местной уроженкой. Маргарита соглашается быть хозяйкой бала.

Глава 23: Великий бал у сатаны
Гелла и Наташа готовят Маргариту к балу. В полночь и начинается бал. Приезжают гости. Маргарита приветствует каждого из них. А гости целуют ей колено в знак почтения. Среди гостей Маргарита видит - женщину с печальной историей. Маргарита обещает Фриде добиться для нее прощения от Воланда.
На балу появляется . На самом деле он шпионит на балу. Он - работник зрелищной комиссии. Воланд наказывает Майгеля за хитрость. и Азазелло избавляются от барона Майгеля. Бал заканчивается.

Глава 24: Извлечение мастера
Маргарита и свита Воланда снова оказываются в спальне Воланда. Воланд предлагает Маргарите исполнить ее желания. По просьбе Маргариты он прощает Фриду и возвращает Маргарите Мастера.
На прощание Воланд дарит Маргарите драгоценную подкову. Мастер и Маргарита приезжают в свою квартиру в подвале.

Глава 25: Как прокуратор пытался спасти Иуду
В Ершалаиме Понтий Пилат приглашает к себе начальника тайной службы . Пилат намекает Афранию, что нужно избавиться от , который выдал Иешуа властям. Афраний отправляется на задание Пилата.

Глава 26: Погребение
Понтий Пилат видит сон о том, как он спасает от казни невинного Иешуа. Проснувшись, Пилат понимает, что это только сон и что спасти Иешуа уже нельзя. Его мучает совесть.
К Пилату приходит Афраний и сообщает, что Иуда убит, а Иешуа и другие преступники похоронены.
Понтий Пилат зовет к себе ученика Иешуа - Левия Матвея. Он предлагает Левию место на службе. Но Левий Матвей отказывается служить Пилату, виновному в смерти Иешуа.

Глава 27: Конец квартиры № 50
Суббота. Утро. Делом Воланда занимаются 12 следователей. Они посещают квартиру №50, но ничего не находят. По городу ползут самые разные слухи. Милиция снова приезжает на квартиру №50 в 4 часа дня и видит большого черного кота с примусом. Милиция стреляет в него, но кот остается невредим. Он поджигает квартиру и убегает.

Глава 28: Последние похождения Коровьева и Бегемота
Спустя четверть часа в престижном магазине Торгсин появляются Коровьев и Бегемот. Они ведут себя неприлично - едят мандарины и селедку с витрины. Работники магазина зовут милицию. Кот Бегемот поджигает магазин и уходит вместе с Коровьевым.
Затем парочки приходит в ресторан Грибоедов. Здесь они заказывают обед. Но вскоре появляется милиция и стреляет по Коровьеву и Бегемоту. Парочка поджигает ресторан и исчезает.

Глава 29: Судьба мастера и Маргариты определена
На закате Воланд и Азазелло, одетые в черное, стоят на крыше одного из зданий Москвы. Внезапно на крыше появляется Левий Матвей. Он передает Воланду просьбу Иешуа: дать Мастеру и Маргарите покой. Воланд обещает исполнить.
Коровьев и Бегемот возвращаются после своих приключений в городе. Воланд объявляет, что после грозы они отправляются из Москвы прочь.

Глава 30: Пора! Пора!
К Мастеру и Маргарите приходит Азазелло. Он угощает Мастера и Маргариту волшебным вином: оно переселяет Маргариту и Мастера в царство тьмы Воланда. Влюбленные летят с Азазелло над Москвой. По пути они залетают в клинику к Ивану Бездомному, чтобы попрощаться.

Глава 31: На Воробьевых горах
Гроза заканчивается. Мастер и Маргарита с Азазелло прилетают на крышу, где из ждет Воланд со свитой. Герои садятся на коней и отправляются в путь.

Глава 32: Прощение и вечный приют
Свита Воланда продолжает лететь. Коровьев, Азазелло и Бегемот превращаются в рыцарей. Воланд рассказывает Маргарите историю каждого из них.
Во время полета всадники останавливаются. Воланд предлагает Мастеру простить и отпустить Понтия Пилата. После этого Валанд оставляет Мастера и Маргариту там, где их вечный дом.

Эпилог
В эпилоге автор рассказывает о дальнейшей судьбе таких героев, как Бездомный, Семплеяров, Иван Николаевич, Варенуха и др.

Это было краткое содержание романа "Мастер и Маргарита" по главам: краткий пересказ основных фактов и событий из каждой главы произведения.

Представляем Вашему вниманию роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в кратком изложении. Произведение пересказано по главам (и по частям), благодрая чем его удобно читать и запоминать.

Часть первая романа "Мастер и Маргарита" - краткое содержание

Глава 1

Никогда не разговаривайте с неизвестными

Первая глава романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» начинается с того, что перед читателем предстает картина заката в городе Москва, точнее говоря на Патриарших прудах. В такую чудесную вдоль прудов гуляют Михаил Александрович Берлиоз и Иван Николаевич Понырев. Первый является председателем правления в одной очень крупной московской ассоциации, занимающейся делами в сфере литературы (МАССОЛИТ), а также является главным редакторов довольно большого по размеру художественного журнала. Второй человек довольно молодой поэт, который все свои произведения пишет не от своего лица, а под псевдонимом Бездомный.

В парке у лавочек Берлиоз и Бездомный встречают Воланда. Он влезает в разговор двух писателей, которые спорят о произведении, которое столь недавно написал Иван Бездомный, а именно об антирелигиозной поэме, об Иисусе Христе. Новый собеседник слегка настараживает литераторов, и своим поведением, и своим акцентом и в особенности своими убеждениями. Воланд утверждая, что Христос существовал в действительности, но его оппоненты в этом не согласны. В качестве доказательства того, что есть нечто, неподвластное человеку, Воланд предсказывает, что Берлиозу отрежет голову русская девушка-комсомолка.

Глава 2

Вторая глава произведения М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» описывает вторую сюжетную линию романа. Во дворце Ирода Великого прокуратор Иудеи Понтий Пилат ведет опрос задержанного Иешуа Га-Ноцри. Этому арестованному вынес смертный приговор за оскорбление власти кесаря сам Синедрион. Данный приговор был отправлен на подтверждение к самому Пилату. В ходе допроса Иешуа, Пилат начинает отчетливо понимать то, что перед ним совсем и не разбойник, который подстрекал всех людей к непослушанию, а всего лишь бедный бродячий философ, который проповедует царство справедливости и истины. Несмотря на все это его высочество, римский прокуратор просто не может взять и отпустить человека, обвиняемого в проступки перед кесарем, и против своей воли утверждает философу смертный приговор. После прокуратор обращается к Каифе, первосвященнику иудейскому. Этот человек, в связи с наступающим праздником Пасхи может отпустить на волю всего лишь одного из четырёх осуждённых на казнь преступников. Пилат просит, чтобы это был Га-Ноцри. Однако Каифа ему отказывает и отпускает разбойника Вар-Раввана.

Глава 3

Приблизительно в десять часов утра профессор начал рассказ, а уже начало смеркаться. Рассказ был увлекательным и не похож на евангельский. Профессор уверял, что лично там был. Он позвал двух своих приятелей и они все это подтвердили.

Литераторы, напугались, стали искать телефон, чтобы позвонить куда нужно. Уходя, иностранец уверил в существовании дьявола, именно это седьмое доказательство. Берлиоз побежал на угол Бронной к телефону. Профессор пообещал сейчас же подать телеграмму его дяде в Киев.

Берлиоза подбежал к турникету, шагнул вперед. Тут загорелась предупредительная надпись о приближении трамвая. Берлиоз потерял равновесие, ногу понесло по откосу и его выбросило на рельсы. Вдруг из-под колес трамвая вылетело нечто овальное, это была голова литератора.

Глава 4

Бездомный все видел. Он был в шоке. Из разговора проходящих мимо женщин он понял, что в смерти Берлиоза виновата та самая Аннушка, про которую говорил профессор. Ведь она проносила тут бутылку подсолнечного масла, которую нечаянно разбила. Иван стал думать, откуда профессор мог знать обо всем этом заранее. Он пытался догнать новых знакомых, но ему это не удалось.

После всех этих странностей Иван пошел к Москве-реке, решив раздеться догола и прыгнуть в холодную воду. Выйдя из воды он не нашел ни одежды ни удостоверения МАССОЛИТа. По переулками он добрался до Дома Грибоедова, увереный, что профессор там.

Глава 5

Дом Грибоедова был местом заседаний МАССОЛИТа. На первом этаже дама был самый хороший ресторан Москвы. В заведении всег была хорошая еда.

В день смерти Берлиоза, на втором этаже Дома Грибоедова его ждали двенадцать литераторов. Они уже нервничали. Заместителя Берлиоза, Желдыбина, позвали в морг, для решения судьбы отрезанной головы. К веранде приближался огонек, но это был не председатель, а лишь Бездомный со свечкой и иконкой.

Он искал своего нового иностранного знакомого. Никто ничего не понимал. Иван вел себя странно, пугал всех и его просто взяли и спеленали как куклу и насильно вынесли и отвезли в психушку.

Глава 6

Шизофрения, как и было сказано

В одной палате в больнице с Иваном был поэт Рюхин. После того, как Бездомный пришел в себя, он рассказал обо всем случившимся с ним за последнее время Рюхину. Ему сделали успокоительный укол. А соседу по палате доктор сказал, что у товарища, скорее всего такая болезнь как шизофрения.

Когда Рюхин ехал обратно в Дом Грибоедова он отчетливо понимал, что Бездомный прав в том, что из него выйдет плохо писатель. От отчаяния напился.

Глава 7

Нехорошая квартира

Степан Лиходеев на следующее утром просыпается у себя в квартире. Ему трудно встать, он весь вечер пил и гулял. Данную квартиру Лиходеев, являющийся директор театра Варьете, с уже покойным Берлиозом вместе снимал. У данной квартиры № 50 в доме 302 по улице Садовой нехорошая репутация. Все люди, жившие тут, пропадали.

Степе было плохо, Михаил к нему так и не пришел. Вдруг в зеркале Лиходеев увидел незнакомца во всем черном. Незнакомец - это профессор черной магии, Воланд. Они вчера подписали контракт на семь выступлений. Степа просмотрел его, понял, что все правильно.

Лиходеев позвонил Римскому, убедиться в готовности афиш. В грязном зеркале он увидел господина в пенсне. Потом появился черный кот большого размера. У Степы помутнел разум. Воланд пояснил что это его свита. Всем им нужно где-то жить, поэтому в квартире он лишний.

Из все того же грязного явился кто-то низенького роста с рыжими волосами и клыками. Он был удивлен, что Лиходеев вообще стал директором, являясь совершенно профнепригодный. Он одним махом выкинул Степу в Ялту.

Глава 8

Поединок между профессором и поэтом

В больнице Бездомному помогли принять ванну, выдал новое белье, провели врачебный хитрый вопрос. Он рассказал врачам всю свою жизнь, от и до.

Сидя в своей комнате, Иван снова вспоминал иностранца, и тот тоже что-то говорил про шизофрению. В связи с тем, что Иван считал мага виновным в смерти Берлиоза, он просит арестовать злоумышленника. При разговоре с врачом Иван говорит, что по выходу из клиники он пойдет в милицию. Врач говорит, что в таком случае тот снова будет привезен в клинику и просит успокоиться и написать обо всем на бумаге.

Глава 9

Коровьевские штуки

После смерти Берлиоза, Никанор Иванович Босой, являющийся председателем жилтоварищества дома 302, обрел хлопоты. Комнаты, покойного, теперь принадлежат жилтовариществу, возникли квартирные вопросы. Босой укрывается от всех в квартире № 50.

В кабинете он встречает тощего гражданина в треснутом пенсне. Он представился как Коровьевым. Этот гражданин являлся переводчиком иностранного профессора, приехавшего с гастролями. В квартире они на недельку, им разрешил Степ Лиходеев, а он в Ялте.

Никанор Иванович уладил все с интуристским бюро. Потом оформил контракт в двух экземплярах, взял оплату и документы. Выпопросил два билета на сеанс, а потом ушел. После его ухода, Коровьев сообщил кому-то, что председатель жилтоварищества дома 302 по Садовой спекулирует валютой. К Босому пришли люди с удостоверением и просили осмотреть вентиляцию. Сверток нашли с долларами, Босой был удивлен и все отрицал, ссылаясь на иностранца, но не смог найти в своем портфеле ни паспорт иностранца и ни копию контракта.

Глава 10

Вести из Ялты

В театре все беспокоились по поводу исчезновения администратора. Вовсю готовились новые афиши, с уточнением о выступлении мага. Пришла срочная телеграмма из Ялты. Там было написано о неизвестном в ночной сорочке и босом, который пришел в угрозыск называет себя директором театра Варьетте, Степаном Лиходеевым.

Римский приказал Варенухе срочно доложить кому нужно. Варенуху по телефону предупредили никуда не ходить. Потом в уборной он встретил котообразного и атлетически сложенного, рыжего и с торчащим изо рта клыком человека, они потащили его к дому 302 и подняли в квартиру Лиходеева. Там появилась нагая девица с холодными запястьями. Она сообщила Варенухе, что поцелует его, а тот лишился чувств.

Глава 11

Раздвоение Ивана

У Ивана не получалось написать заявление в милицию, получался полный бред и каша. Началась гроза, он был без сил и заплакал. Ему сделали укол и все прошло. Он был спокоен, не понимал причины своего волнения, подумаешь, умер редактор. Рассказ профессора теперь казался ему ценностью, он жалел, что не дослушал до конца. На балконе вдруг влез незнакомец, подавая знак Ивану молчать.

Глава 12

Черная магия и ее разоблачение

Римский ничего не понимал, куда все делись, и Лиходеев и Варенуха. Тут вошел гость, и он пошел встречать его. Профессор одет в длинный фрак и черную полумаску. Вместе с ним двое, первый весь в клетке, второй вообще огромный кот стоящий на задних лапах. После обычной программы Римский объявил номер иностранного профессора черной магии, магия и ее разоблачение.

На выступлении были фокусы с картами, денежный дождь, кто-то даже увидел массовый гипноз. Даже была оторвана голова конферансье и возвращена назад. Бенгальского даже увезли на машине скорой помощи.

На сцене даже был устроен дамский магазин, всех желающие могли посетить его. Кто-то попросил разоблачения. Из зала один зритель попросил разоблачения фокусов. Фагот решает разоблачить самого Семплеярова. Он рассказывает, где тот был вчера вечером. На такой ноте кот человеческим голосом громко театр крикнул, что сеанс окончен.

Глава 13

Явление героя

В комнату Ивана влез бритый, остроносый брюнет лет тридцати восьми, во всем больничном. У него была связка ключей, украденные у уборщицы. Из окон было высок прыгать, поэтому он до сих пор не сбежал.

Завязался разговор и поэзии. Потом о причине прибытия тут. Оказалось, что причиной оказалась одна и та же причина, оба писателя написали о Понтии Пилате. Гость даже не удивился всем событиям, что случились с Иваном, он знал, это дело рук Сатаны.

Незнакомец, называвший себя Мастером, оказался в прошлом историком. Работал в музее, потом выиграл в лотерею, оставил работу и начал писать роман. Весной он влюбился. Она шла по улице с желтыми цветами, а в глазах виднелась тоска. Они словно всю жизнь как раз искали именно друг друга. Она была замужем, и он был раньше женат и оба были несчастны.

В августе Мастер дописал роман, отнес в издательство. Начались несчастия: отказали в печати, ожидание отзыва двух критиков и одного литератора, окончательный отказ и потом обнародование отрывка из романа. Потом критик Латунский написал жуткий отзыв. Мастер не в силах все стерпеть, сжег роман.

В последнюю встречу, она готова была поговорить с мужем для переезда к Мастеру, хотела отвезти его к морю. В эти плохие дни в жизни Мастера появился журналист Алоизий Могарыч. Журналист был холост, жил недалеко. Ей он не понравился, а Мастер дал прочесть ему свой роман, и он тому понравился.

Она ушла, Мастеру постучали. Кто это был и, что было дальше он не сказал. В середине января только он уже был на улице в порванном пальто, без дома, так как в его бывшие комнаты сдали, но ей так ничего и не сказал, просто не расстраивать. Ивану была интересна роль Га-Ноцри и Пилата, но Мастер не захотел говорить и удалился.

Глава 14

Слава Петуху!

После выступления профессора Римский сидя у себя в кабинетев окно увидел, что все дамы стоят в одних сорочках и панталонах, но в шляпке и с зонтиком. Мужчины, видевшие эту картину, начинали смеяться.

Римский хотел что-то предпринять, но телефонный звонок его остановил. Ему было страшно. Вдруг пришел Варенуха и рассказал, что Лиходеев все это время пил пиво в трактире под Москвой.¬ Римский еще больше перепугался, заподозрил Варенуху в заговоре. Тот быстро побежал к двери и запер ее. В окне виднелось лицо голой девицы, вдруг из неоткуда возник крик петуха, потом еще и еще. Девица и Варенуха вылетели в окно и исчезли. Римский посидел вмиг, и поспешил на поезд в Ленинград.

Глава 15 романа Булгакова "Мастер и маргарита"

Сон Никанора Ивановича

Председатель жилтоварищества пытался найти ответы на свои вопросы, но не смог. Он попал в 119 палату в психиатрической клинике из-за своих рассказов о Коровьеве и нечистой силе.

Уме сделали укол. Во сне он видел сон, все сидели в большом зале на полу, а на сцене был молодой человек, просивший сдавать валюту. Вдруг в зале появились поварята, которые несли чан с едой. Когда Никанор Иванович открыл глаза, повар превратился в фельдшерицу, которая несла шприц. Она сделал ему ещё один укол, и он заснул, на этот раз крепким сном. А Ивану же снилось, как солнце садится над Лысой горой, которая была оцеплена двойным оцеплением.

Глава 16

На вершине Лысой горы стоят три креста, на которых распяты осуждённые. После того, как толпа зевак, сопровождавшая процессию к месту казни, вернулась в город, на Лысой горе остаётся только ученик Иешуа Левий Матвей, бывший сборщик податей. Палач закалывает измученных осуждённых, и на гору обрушивается внезапный ливень.

Глава 17

Беспокойный день

На следующий день после сеанса у театра Варьете творилось невероятное. Из служащих остались только люди из мелкого персонала и бухгалтер Василий Степанович Ласточкин, он теперь был за старшего. Сеанс вызвал много опять эмоций, даже была вызвана милиция. Исчезли все афиши о выступлении мага, также исчез договор на выступления, в квартире Лиходеева тоже ничего не было. Издали афишу об отмене сеанса магии, а возмущения были быстро приструнены.

Ласточкин, как человек ответственный, должен был сдать выручку и сообщить в Комиссию зрелищ. По дороге его никто не хотел подвозить, ссылаясь, что со вчерашнего дня все пассажиры расплачиваются такими деньгами, что потом превращаются в простые бумажки.

Когда Ласточкин выложил выручку, то сильно удивился, перед ним лежала иностранная валюта. Его сразу же арестовали.

Глава 18

Неудачные визитеры

Получив телеграмму с приглашением от племянника на похороны, из Киева приезжает дядя Берлиоза, Максимилиан Андреевич Поплавский. Он давно мечтал о переезде в Москву, хотел унаследовать квартиру племянника. В жилтовариществе никого не было, и он поехал сразу в квартиру.

В квартире был жирный кот и Коровьев, они рассказали о смерти Берлиозе и посочувствовали. Новые жители квартиры всем своим поведениям показали, кто хозяин в доме, выгнали Поплавского, запретили идти на похороны и тот побежал на вокзал.

В квартиру пришел буфетчик театра, Андрей Фокич Соков. Жаловался о потере выручки из-за ненастоящих денег. Коровьев упрекнул его, ведь у того были тайные сбережения. Воланд рассказал, что Соков умрет в следующем феврале от рака печени, через девять месяцев. Испугавшись Соков побежал к доктору по печени, Кузьмину. Тот сделал все анализы, хоть и не верил пациенту.

Часть вторая романа "Мастер и Маргарита" - краткое содержание

Глава 19

Маргарита

Она его не забыла. Он это Маргарита Николаевна, молодая, красивая и умная москвичка. Ее муж состоятельный и очень любит ее. Живут они в большом доме, в достатке. Маргарита до глубины души одинока. Однажды взяв желтый букет они идет на прогулку. В тот день она встречает Мастера и потом не расставалась с ним.

Изо дня в день она ходила в его уютную квартиру в подвале на Арбатской. Но однажды не застала его. Она корила себя. Кончилась зима, наступила весна. Приехал какой-то маг, кругом творился бардак. Ей снился сон, мастер манил ее. Она уверена что-то произойдет.

Маргарита Николаевна собралась на прогулку. Она доехала до центра и пошла на скамейку под Кремлевской стеной, где год назад сидела с Мастером.

Она видела похоронную процессию Берлиоза. Небольшой рыжий мужчина, оказавшийся рядом с Маргаритой, подчеркнул факт пропажи головы умершего. Маргарите был интересен критик Латунский и Азазелло ей его показал.

Этот незнакомец знал Маргариту, даже приглашал ее в гости. Он подкупил ее информацией о Мастере и она согласилась. Уходя он отдал ей маленькую коробочку с волшебной мазью. Мазью необходимо помазаться в половине десятого и тогда ровно в десять за ней придут.

Глава 20

Крем Азазелло

Маргарита в указанное Азаззеллом время она полностью разделась и начала намазала свое лицо волшебным кремом, а потом и тело. В Лицо стало изменяться: брови густели и чернели, волосы тоже стали черными, а глаза стали зелеными. Маргарита стала прекрасной ведьмой. Ее тело обрело невесомость т свободу. Она могла повиснуть в воздухе.

Написала записку мужу. Отдала свои вещи Наташе, которая была в восторге от хозяйки. К подъезду подъехала машина соседа снизу. Прозвонил телефон и в трубке сказали Маргарите вылетать и над воротами крикнуть, что она невидима. Сев на подлетевшую половую щетку вылетела в открытое окно. Для прикрытия наготы она взяла голубую накидку. Сосед был поражен, а Маргарита в миг исчезла за воротами. Она последний раз видела этот дом, где была очень несчастная.

Глава 21

Полет

Маргарита пролетала над городом не высоко и медленно. По дороге она устроила погром в доме критика Латунского. Спасла испуганного мальчика лет четырех. Встретила Наташу на каком-то борове, как оказалось, Николае Ивановиче. Как оказалось, она не сдержавшись намазалась кремом, а также натерла лысину соседа, оседлав его потом. Она просила не забирать ее облик ведьмы. Маргарита купалась в реке, кругом ее встречали как королеву. Уже обратно в Москву они летели на машине.

Глава 22 романа "Мастер и маргарита"

Они прибыли на Садовую к дому 302. Азазелло проводил Маргариту в квартиру и исчез. Ее встретил Коровьев, который был в монокле тоже треснувшем. Огромные декорации на удивление поместились в этой квартире. Они были в необъятном зале с колоннадами.

Электричества не было. Коровьев уверял, что на балу должна быть королева по имени Маргарита, в чьих жилах течет королевская кровь. Маргарита Николаевна согласилась, ведь она была правнучкой французской королевы XVI века.

В комнате, куда они пришли, была огромная дубовая кровать, а на столик горели свечи. Тут она увидела Азазелло и Геллу и самого дьявол с глазами разного цвета. Поздоровавшись с ней, он усадил ее рядом. Воланд и кот играли в шахматы. Вошли двое новеньких, Наташа и боров. Наташу впустили, а борова отправили на кухню. Маргарите было велено пить тоько воду, а в остальном ничего не бояться.

Глава 23

Великий бал у Сатаны (краткое содержание читать)

Перед балом Маргариту омыли в кровью и искупали в розовом масле. Шел бал, и почти все время Маргарита стояла голая с алмазом в волосах и с тяжелой цепью на шее. Все гости целовали ей правое колено, которое уже болело. Наташа натирала колено чем-то душистым. Около левой ноги королевы сидел Бегемот.

Все гости приходили через камин: мертвецы, скелеты, превращающиеся в веселых дам и кавалеров. все были веселы, а одна дама грустила, оказалось ее зовут Фрида. Она была обманута работодателем и родив удушила платком этого ребенка, потому, что нечем было его кормить. С тех пор ей каждое утро приносят тот платок.

За время бала Маргарита очень устала. Появился Воланд, неся с собой голову Берлиоза, из которой пил как из чаши. Петухи стали кричать, а гости разбредаться.

Глава 24

Извлечение Мастера

Бал закончился. Воланд пригласил на завтрак уставшую Маргариту и спросил, не хочет ли она что. Маргарита отказалась от услуг. Но он настоял. Она попросила, чтобы Фриде прекратили приносить жуткий платок.

Воланд спросил, что для себя взамен за то, что была хозяйкой бала, она ничего не хочет. Она хотела видеть любимого, жить с ним в его подвальчике. Все было исполнено. Мастер был грустным и растрепанным. Рассказал ей, о своей участи последних месяцев. Благодаря рассказу Бездомного, сразу понял, где и у кого он.

Воланд вернул мастеру роман, а Алоизия Могарыча, оклеветавшего его, для того, чтобы лучить квартиру на Арбатской, метнули из окна. Мастеру были возвращены документы на квартиру. По возвращению домой Маргарита стала дочитывать роман.

Глава 25

Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа (краткое содержание читать)

Иуде доложили, что Иешуа отказался пить перед казнью. Он никого не винит, но считает худшим человеческим пороком трусость.

Прокуратор вызывает Афрания, поручает убить Иуду из Кириафа, получившего деньги от Синедриона за то, что позволил в своём доме арестовать Иешуа Га-Ноцри. Вскоре молодая женщина по имени Низа якобы случайно встречает в городе Иуду и назначает ему свидание за городом в Гефсиманском саду, где на него нападают неизвестные, закалывают его ножом и отбирают кошель с деньгами. Афраний докладывает Пилату о том, что Иуда зарезан, а деньги подброшены в дом первосвященника.

Глава 26

Погребение

Иудей переживает душевные муки. А на Лысой горе было обнаружено лишь два тела. Тело Иешуа было унесено Левием Матвеем. Прокуратор велит привести его. К Пилату приводят Левия Матвея. Тот показывает прокуратору пергамент с проповедью Га-Ноцри. Прокуратор читает о том, что трусость самый тяжкий порок.

Глава 27

Конец квартиры №50

Маргарита дочитала роман, но порядка в мыслях не было. В городе тоже творился переполох. Все пытались разоблачить магов. Семплеяров уверял, что маг прячется в квартире № 50 по Садовой. А других зацепок не было. Все начинало вставать на свои места. Прохор Петрович возвратился в свой костюм. Римский нашелся в Ленинграде, в платяном шкафу гостиницы. Профессор Стравинский успокоил хор. Нашелся председатель Босой. А голова покойного Берлиоза исчезла без вести.

К Ивану в клинику также приходил следователь порасспросить о событиях на Патриарших. Но ничего толком узнать не удалось. Лиходеев с Варенухой тоже появились. Даже о пропаже Маргариты Николаевны с домработницей Наташей были получены некие сведения. Квартира № 50 начала подавать признаки жизни. За завтраком Воланда со свитой сюда прибыли люди в форме. Все сразу стали невидимыми, кроме кота. Бегемота устроил разгром квартиры с поджогом и его так и не поймали, также как и свиту. Люди видели вылетающие из окна один женский и три мужских силуэта. После пожара обнаружили тело Майгеля.

Глава 28

Последние похождения Коровьева и Бегемота

Коровьев и Бегемот захотели по хулиганить напоследок. Устроили беспорядок у прилавка с кондитерскими изделиями, разбросали шоколад, мандарины, поели на халяву сладкое. И их не смогли поймать, так как начался пожар в магазине.

Посетили ресторан в «Доме Грибоедова, куда их пропустил сам Арчибальд Арчибальдович, директора ресторана. Он знал, с ними ссориться нельзя. Во время обеда этой парочки, пришли мужчины с оружием и начали по парочке стрелять. Коровьев с Бегемотом мигом испарились в воздухе. В ресторане тоже случился пожар. Все спешили сбежать из заведения, а Арчибальд Арчибальдович стоял в стороне, наблюдая за всеми.

Глава 29

Судьба Мастера и Маргариты определена

Красивый вид на Москву открывался Воланду и Азазелло, которые были на террасе красивого здания. Вдруг передними появился маленький человек весь в шмотье и грязный. Это оказался Левий Матвей. Его прислали сказать, что мастера и его любимую необходимо вознаградить покоем. Света они не заслужили, а покой да. И он исчез.

Тогда Воланд приказал Азазелло сделать все. Приближалась гроза, и свита вместе с предводителем засобирались в путь.

Глава 30

Пора! Пора!

В маленьком подвальчике прибывали Маргарита и Мастер. К ним постучали. Спрашивали Алоизия Могарыча, но его арестовали, и все ушли. Потом к влюбленным пришел Азазелло. Они пили коньяк, а Мастер все не мог поверить своим глазам.

Азазелло отдал бутылку шикарного вина как подарок от Воланда. Данное вино даже употреблял прокуратор Иудеи. Сделав глоток, они уснули навечно. Во время их сна, демон успел довести историю до завершения. Потом залил немного еще вина им в рот, и они ожили. Азазелло пояснил, что даровал им покой. Он устроил пожар в подвале, сжег роман и все остальное. Маргарита радовалась сжиганию страданий. На тройке черных вороных они поспешили в клинику. По пути они заглянули к Ивану и успокоили его. Все теперь хорошо и его любимая рядом.

Глава 31

На Воробьевых горах

Сияет радуга после грозы. Вся свита в сборе. Воланд советует Мастеру проститься с городом навечно. Мастер слез с коня, неся за собой черный плащ, приблизился краю обрыва. С грустью взглянул на город, подумал о счастливом будущем и вернулся к всадникам. Все умчались вдаль.

Глава 32

Прощение и вечный приют

Свита летела и менялась на глазах. Маргарита была удивлена. Коровьев стал темно-фиолетовым рыцарем с совершено не улыбающимся выражением лица. Он был рыцарем, пошутившим однажды плохо о тьме и свете, в наказание ему пришло шутить много раз. Сегодня же ночь искуплений.

Бегемота стал юным демоном-пажем, бывшим хорошим шутом на свете. Сейчас он спокоен. Воланд летел в естественном обличии. Они летели долго, минуя одну местность за другой и добрались до пустыни. Тут в кресле сидел человек, а рядом с ним лежала собака.

Данный человек был Понтий Пилат. Для завершения произведения Воланд показал Мастеру его героя. Он навечно усажен тут и ведет разговор сам с собой, он бессмертен и ненавидит это. Во сне же он ведет беседы с Иешуа Га-Ноцри. Ему необходимо прощение.

Маргарите было его жаль, но только Мастер мог его освободить и он сделал это. Понтий Пилат пошел вперед по лунной дорожке вместе со своим псом. Мастер за ним пошел, но Воланд не советует идти за тем, что уже закончено.

Маргарите Воланд даровал будущее, что она и мечтала. Прогулки с любимым под вишнями, под произведения Шуберта. А по вечерам под свечой гусиным пером мастер мог бы писать. Воланд и его свита исчезли. Мастер и Маргарита наконец-то увидели долгожданный рассвет.

Эпилог романа Булгакова "Мастер и Маргарита" (краткое содержание читать)

Слухи о нечистой силе еще долгое время не могли утихнуть. Дело доходило до абсурда, ловили черных котов, арестовывали всех с фамилиями Коровьев, Коровкин и т.д. Иван Николаевич Понырев перестал писать, выучился на историка и работал в институте. Каждый год весной он ходил к Патриаршим прудам, и вспоминал все, и его утешала преданная жена. Ночью он видел разговор Пилата и Га-Ноцри. Оба шли по лунной дорожке, и Иешуа утешал Понтия. Однажды во сне явились Мастер с Маргаритой. Они уверили, что всему пришел конец. С тех пор Ивана ничего не тревожило.